Вопрос
Установите соответствие между особенностями деятельности помогающих специалистов и трудностями, которые являются следствием этих особенностей:
В правилах супервизии, разработанном Британской Ассоциации Консультирования, утверждается, что «первичная цель супервизии – защитить интересы …»
Установите правильную последовательность действий терапевта для определения своего индивидуального терапевтического стиля:
Индивидуальный терапевтический стиль обусловлен такими двумя факторами, как … (укажите 2 варианта ответа)
Установите соответствие между функцией супервизии и ее определением:
Вопрос
Установите соответствие между видами супервизорских стилей, классифицированных по критерию проведения супервизорской сессии, и поведенческими характеристиками:
В ходе исследований были выявлены такие основные черты женщин-супервизоров, как … (укажите 4 варианта ответа)
В числе преимуществ индивидуальной супервизии – … (укажите 3 варианта ответа)
… супервизии отражают концептуальную и методологическую базу супервизора, его подходы к практике психотерапии в русле избранного им направления или школы
Установите правильную последовательность этапов процесса развития супервизируемого консультанта согласно эволюционной теории:
Ознакомьтесь с супервизионной сессией, представленной в работе И. А. Погодина «Диалоговая гештальт-терапия: психотерапия переживанием».
Одна из участниц, Ольга, выбрала в качестве терапевта другого участника, Николая. Николай попросил меня о включенной супервизии. Это означало, что он хочет иметь возможность в случае необходимости остановить сессию и попросить о профессиональной поддержке до окончания терапевтической сессии.
Ольга стала рассказывать о недавно произошедшем стрессовом событии, где она, по ее словам, нуждалась в заботе и поддержке со стороны близкого человека, с которым начала встречаться относительно недавно. Однако по ходу рассказа складывалось впечатление, что вела она себя крайне непоследовательно, одновременно прося молодого человека о помощи и сообщая ему, что справится сама.
Выглядела Ольга в момент рассказа очень печальной, все время плакала, но как будто не замечала сидящего напротив Николая. Ольга все время повторяла, что не хочет плакать и демонстрировать свою беспомощность. По ее мнению, она, беспомощная и уязвимая, никому не нужна.
Далее содержание ее рассказа сфокусировалось вокруг обиды на молодого человека за то, что «в момент, когда он особенно нужен, его никогда не бывает рядом». Казалось, Ольга «накручивает» себя этим – в процессе сессии она становилась все более отчаявшейся и агрессивной.
По ходу рассказа Ольги поведение Николая менялось довольно значительно. В начале сессии он был очень активен, расспрашивал Ольгу, интересовался деталями события и ее переживаниями. Однако с течением времени Николай становился все более молчаливым и растерянным. Содержательно это совпало с появлением отчаянных жалоб Ольги на молодого человека. В этот момент Николай попросил Ольгу остановить сессию и обратился ко мне за супервизией.
Николай сказал, что растерян, очень встревожен и не знает, что делать дальше. В нашем разговоре вскоре стало очевидно, что его растерянность связана с удержанием и попытками игнорировать актуальный процесс переживания.
Я сфокусировал внимание Николая на осознавании им его чувств в последней трети сессии. Он сказал, что отчетливо замечает желание сбежать от Ольги или хотя бы отойти немного подальше. Ответственность, которую в процессе сессии Ольга делегировала Николаю, была для него чрезмерной. Однако сообщить Ольге об этом своем желании и чувстве было для него невозможным. В этом случае, по его словам, он «чувствовал бы себя последним негодяем, бросившим несчастную и беспомощную женщину в трудной для нее ситуации».
Николай оказался зажат в чудовищные тиски необходимости быть рядом с Ольгой, уже вызывающей у него отвращение, расплачиваясь при этом чувством вины. Выбор был не из легких, и делать его предстояло именно Николаю. Я сказал, что признаю его право быть свободным и отдалиться от клиента, но выбор он должен сделать сам, поскольку ответственность за него он может нести только в одиночку. Я лишь могу находиться с ним в этот «момент истины».
Николай поблагодарил меня и вернулся в сессию с Ольгой. Она по-прежнему чувствовала себя в отчаянии и, плача, прерывисто дышала, как будто задыхаясь. Разговор их продолжался какое-то время. Затем Николай произнес: «Мне очень трудно об этом говорить, но сейчас как будто хочется немного отдалиться от тебя». В этот момент Ольга захлебнулась в рыданиях. Она сказала, что чувствует себя брошенной, испытывает чудовищную боль, которая как бы пронзает ее насквозь. В эту же секунду Николай встрепенулся, его свободное до этого тело снова напряглось. Он наклонился вперед, стал тем самым ближе к Ольге, и начал неловко оправдываться в связи со своими словами. Казалось, он снова парализован.
Так продолжалось еще некоторое время, когда Николай снова на фоне тревоги и истощения обратился за супервизией. Он начал разговор с того, что жалеет, что отверг Ольгу, поскольку это лишь нарушило контакт и никак не повлияло на его свободу. Я спросил, правда ли, что он не почувствовал себя более свободным. Он ответил, что почувствовал, но продолжалось это всего несколько секунд до начала обвинений в отвержении со стороны Ольги.
Тогда я поинтересовался, как произошло, что он так быстро утратил вновь приобретенную свободу. Николай сказал, что как только Ольга стала обвинять его и захлебываться в рыданиях, он почувствовал очень интенсивную вину, которая «отрезвила» его. Он снова «бросился спасать ее, но не знал, как это сделать». «Каково тебе быть беспомощным в своих попытках спаси Ольгу от боли и одиночества?» – поинтересовался я. Николай осознал свою растерянность, вину, злость и снова выраженное желание сбежать. Более того, он чувствовал себя уязвленным как мужчина. Так, как будто бы «он зажат в крепкие тиски в казалось бы хрупких, но на поверку очень сильных руках Ольги».
Я поддержал его и продолжил: «А есть ли у тебя возможность, не предавая себя и свое желание быть свободным в приближении/отдалении от Ольги, поддерживать ее в переживании этого непростого момента в отношениях?». Николай удивился этому вопросу и ответил, что это, по всей видимости, было бы непросто для него и для Ольги. Я согласился, сказав, что возможно, это очень рискованно и что я сочувствую ему. И добавил, что это также очень честно, особенно учитывая то, что он рассказывает о своем переживании происходящего. И в конце супервизии я снова заметил, что выбор того, как поступить в сессии, остается за ним самим.
Николай снова вернулся в сессию. В этот раз он оказался значительно более последовательным. Несмотря на довольно жесткую в своей манипуляции позицию Ольги. Николай смог оставить за собой устойчивую позицию и при этом поддержать процесс переживания Ольги их отношений.
По видимости, именно благодаря этой устойчивой позиции Ольга оказалась перед необходимостью осознать некоторые непродуктивные паттерны построения ею отношений с мужчинами вообще и со своим молодым человеком в частности. Заканчивалась эта непростая сессия довольно продуктивно на фоне появившейся в терапевтическом контакте благодарности – благодарности за честность и, как ни парадоксально, за заботу.
На основе семимерной модели супервизии, определить, какие измерения получили описания в представленном случае.
Вопрос
Установите соответствие между видами сопротивления супервизии и их описанием:
Установите правильную последовательность этапов работы супервизора с сопротивлением супервизанта:
Формирование рабочего альянса начинается с обсуждения взаимных …
Установите соответствие между методами, применяемыми в ходе супервизии, и их описанием:
Установите соответствие между способами мышления и вопросами, которые имеет смысл задавать для их активизации:
Установите правильную последовательность этапов работы супервизора с сопротивлением супервизанта:
Вопрос
Установите последовательность фаз работы супервизорской группы второго варианта, когда участник группы работает индивидуально с супервизором:
Установите правильную последовательность шагов, которые предпринимает групповой супервизор при формировании группы:
Групповые форматы психологический работы отличаются от индивидуального формата тем, что позволяют увидеть участникам группы, …
В числе формальных признаков терапевтической группы, отличающих ее от тренинга, – …
Установите соответствие между областью результатов по итогу тренинга и наиболее приемлемыми методами ее формирования:
Вопрос
Деятельность специалистов помогающих профессий творческая, а, следовательно, …
Супервизорский альянс предполагает … отношения
Запрос на супервизию – это …
Установите последовательность этапов формирования индивидуального терапевтического стиля:
Образовательная или формирующая функция супервизии активизируется в …
Установите соответствие между видом супервизии и ее определением:
Супервизорский … – это манера, в которой супервизор работает с супервизируемым терапевтом и отвечает ему
К эффективным супервизорским стилям относятся такие, как … (укажите 3 варианта ответа)
Важное значение при обсуждении супервизорского стиля … (укажите 2 варианта ответа)
В основе рассмотрения супервизорского стиля с позиций проведения супервизорской сессии лежат такие диады, как «…» (укажите 2 варианта ответа)
В ходе исследований были выявлены такие основные черты мужчин-супервизоров, как … (укажите 3 варианта ответа)
… работы супервизанта – это метод оценки профессионального развития супервизируемого, который ведется для рефлексии терапевтического опыта терапевта
Преимущество групповой супервизии заключается в … (укажите 3 варианта ответа)
Установите соответствие между моделями супервизии и их характеристиками:
Установите последовательность измерений согласно их содержанию в контексте семимерной модели супервизии:
… – это защитное поведение супервизанта с целью уменьшить тревогу, первичной целью которого является самозащита супервизируемого от ощущаемой угрозы
Установите соответствие между категорией «супервизорских игр» и их описанием:
Такой прием, как …, позволяет снизить уровень тревоги до приемлемого и найти другие приспособительные механизмы совладания
… психотерапевта своей работы с клиентом – основа формирования запроса на супервизию
К видам контрпереноса относят … (укажите 2 варианта ответа)
… – это эмоциональные и поведенческие реакции терапевта, консультанта, возникающие в результате проецирования им своих проблем на проблемы клиента, и это проецирование может быть связано или не связано с переносом клиента
Установите последовательность 5–8 шагов работы балинтовской группы:
Основная задача ведущего супервизорской группы заключается в …
Основные положения, предваряющие начало работы супервизорской группы, включают … (укажите 2 варианта ответа)
… – это высказывание участника группы, когда любое утверждение произносится от первого лица и на основании собственного опыта
Основной навык, необходимый для обеспечения качественной супервизии, – создание пространства для … супервизии
Работа терапевтической группы отличается от тренинга тем, что она имеет … (укажите 2 варианта ответа)
К формальным признакам тренингового формата, отличающим его от терапевтической группы, относят … (укажите 3 варианта ответа)
Основной вопрос, который предполагает сбор ожиданий участников тренинга: «…»
Принцип, состоящий в учете закономерности групповой динамики, который необходимо учитывать при проведении тренинга, – это принцип … группы
Вопрос
Ознакомьтесь с индивидуальной супервизорской сессией с начинающим психологом-консультантом.
СВ – супервизор
ПС – психолог-консультант
Кл – клиентка
СВ: ?
ПС, запрос психолога к супервизору: Не могу справиться в работе с клиенткой, у которой конфликт с родителями.
СВ: Что, по-вашему, можно отнести к контрольным моментам нашей работы?
ПС: Я смогу не оправдывать клиентку и не обвинять родителей.
СВ: Сколько времени вы можете потратить на разбор ситуации?
ПС: Две или три сессии.
СВ: Тогда обговорим условия контракта?
СВ: Что вы считаете нужным рассказать для начала работы?
ПС: У меня есть протокол нашей беседы. Ко мне пришла на консультацию девушка, которая не может построить отношения с родителями. Говорит, что очень их любит, но в последнее время они стали относиться друг к другу как враги. Она переживает, что ее постоянно раздражают их замечания. Она сказала, что пыталась им доказать, что она уже взрослая и не надо ее так опекать, но они не понимают. Но при этом она делает ошибки, мелкие, дурацкие, но как будто подтверждает им, что она без них не справится. И она чувствует, что мама видит ее ошибки и как будто ее все время укоряет: «Я вот тебе говорила, предупреждала, а теперь сама мучайся». У меня у самой аналогичный конфликт с родителями, я встаю на сторону девушки и не понимаю, что делать дальше. Я в тупике.
Протокол:
Кл: Это, пожалуй, один из извечных конфликтов, порождающий много споров и обсуждений. Столкновение произошло довольно давно, но хорошо запомнилось. Основными сторонами конфликта являются старшее поколение в лице родителей (отца и матери) и подрастающее поколение, то есть лично я в 17 лет.
ПС, запись в протоколе: Тип конфликтной ситуации в данном случае – конфликт между личностью и группой, поскольку в данном случае оба родителя занимали активную позицию в конфликте.
КЛ: Предметом конфликта послужило желание родителей распоряжаться моим временем по своему усмотрению.
ПС, запись в протоколе: Объект конфликта – время клиентки.
Кл: Мое время по сути всегда находится в дефиците, и из-за него и возник спор. То есть дело было не в том, что я выполняю и чего не выполняю. Родителям было принципиально важно, когда я это делаю
Родители хотели утвердить свои правила моего времяпровождения во всем. Их они считали верными и логичными со своей точки зрения. Для меня же мотивом являлось желание изменить сложившийся стереотип «домашнего ребенка», показать, что преуспеть абсолютно во всем вышеперечисленном невозможно
Действия родителей заключались в прямом указании того, что и когда мне делать, и до определенного возраста это правильно и действенно. Со своей стороны я эти указания пытался выполнять в меру своих возможностей, но принцип «успеть все, но кое-как» мне не свойственен, поэтому на что-то времени не оставалось, а попытки объяснить ситуацию не приводили к пониманию
Мать и отец в тот период очень много времени проводили на работе, поэтому не замечали, когда прихожу я и как это время трачу. Приходя вечером уставшими домой, они видели простую картину – какие-либо домашние дела не выполнены. То есть получалось, что я приношу мало пользы семье. В это время я сижу за компьютером и уверяю их, что дел по учебе все еще много. При этом им было уже абсолютно неинтересно занята ли я делом или «просиживаю штаны». Задавался логичный вопрос, что же я делала днем. О личной жизни они знали крайне мало, из чего строились предположения, что время тратится и на это
ПС, запись в протоколе: У родителей сложилось впечатление ленивого неуспевающего ребенка, и впечатление это было, скорее всего, подкреплено домыслами о том, чего они не знали.
Кл: С моей же стороны все было проще. Выполняя пожелания родителей, я проводила все больше времени уделяла учебе. Но также нельзя было забывать о друзьях, хоть каком-то отдыхе. Тут же добавилась и личная жизнь, «съедающая» кучу времени. Расставить правильно приоритеты тогда было сложно. Я пробовала объяснить ситуацию, но понимания не нашла. Лишь постоянно слышала, что я должна успевать все выполнять по учебе и что моя личная жизнь пока не имеет серьезных перспектив, а помощь родителям это «единственное, о чем мы просим». Слова в этом духе подтолкнули к более «взрослому» решению проблемы.
ПС, запись в протоколе: Описанные выше обстоятельства создали напряженною обстановку в общении, усталость и раздражительность.
Кл: Все это подтолкнуло меня к дальнейшим действиям.
Инцидент. Очередной вечер. Родители вместе поздно возвращаются домой. Я занимаюсь своими делами и не проявляю интерес к тому, что творится в другой части квартиры. Простые бытовые дела должны были лечь на чьи-то плечи, и именно мой отрешенный вид, по мнению родителей, стал последней каплей.
Конфликт разворачивался довольно стандартно. Отец и мать резко высказали свое недовольство сложившейся ситуацией, что, безусловно, меня сильно задело. Попытки доказать свою «небесполезность» встретили новую волну «враждебных» доводов о моем бездействии в их отсутствие. Они вновь говорили, каким образом я обязана тратить свое время.
Кульминацией конфликта стало затрагивание других аспектов моей жизни яростной критикой, на что мне уже в отчаянии пришлось убеждать их в непонимании. Старшим поколением вскоре было найдено простое решение – прямое управление моим временем. Высказаны прямые требования: столько-то времени за компьютером и учебой, столько по дому, точно по часам спать. Воплощать свои планы они начали естественно сразу, изъяли средства коммуникации и выключили компьютер. Вот теперь я понимаю, что я не могу с ними жить. Но и уйти из дома не могу. Как я их оставлю, ведь они меня любят. Я не знаю, что делать.
ПС, запись в протоколе: Я очень сочувствую девушке. Мне все время хотелось сказать: «А знаешь как у меня? И что я им только не говорила!». Конечно, виноваты родители, ведь они старше и опытнее, в конце концов, могут почитать литературу о конфликтах в семье и подумать над своим. Они неправы, но я не знаю, как помочь клиентке ведь мое сочувствие ей не поможет.
СВ: В каком состоянии вы находитесь сейчас?
ПС: Мне неуютно. Я понимаю, что попалась на ерунде. И ничего не могу с собой поделать.
СВ, запись в протоколе: ПС оценивает себя, неприятное чувство усиливается присутствием СВ, возможно ПС думает сейчас: «А зачем пришла и надо ли было вообще приходить?»
СВ: Вы в тупике, и ваше состояние понятно. Вам комфортно в таком состоянии?
ПС: Нет. Мне плохо, тем более что я знаю, что оно помешает нашей работе.
СВ: (молчит)
ПС: (молчит)
СВ дает возможность ПС справиться со своим состояние самой. Молчание в одну–две минуты нормальное, рабочее. Две–три минуты уже говорят о том, что ПС внутри переживает, борется. Если молчание длится дольше, то надо особенно внимательно следить за невербальными проявлениями супервизанта.
Длительность паузы будет зависеть от жесткости СВ. Она может вообще не заговорить до конца сессии. Это крайний вариант. Как правило, СВ все же идет на уступку, помогает ПС преодолеть возникающий барьер молчания. Но такой посыл может быть расценен как проявление слабости и в дальнейшем использоваться ПС как инструмент для воздействия на СВ. Надо четко контролировать стажера и не допускать манипуляций.
СВ: Как вы сейчас себя чувствуете? Какие методы вы обычно применяете для возвращения в состояние «здесь и сейчас»?
ПС: Надо применить любые экстренные методы, чтобы прийти в состояние «здесь и сейчас».
Записали цели и проверили контрольные маркеры.
Какие психические защиты активизировались у психолога в ходе работы с клиенткой?
Ознакомьтесь с индивидуальной супервизорской сессией с начинающим психологом-консультантом.
СВ – супервизор
ПС – психолог-консультант
Кл – клиентка
СВ: ?
ПС, запрос психолога к супервизору: Не могу справиться в работе с клиенткой, у которой конфликт с родителями.
СВ: Что, по-вашему, можно отнести к контрольным моментам нашей работы?
ПС: Я смогу не оправдывать клиентку и не обвинять родителей.
СВ: Сколько времени вы можете потратить на разбор ситуации?
ПС: Две или три сессии.
СВ: Тогда обговорим условия контракта?
СВ: Что вы считаете нужным рассказать для начала работы?
ПС: У меня есть протокол нашей беседы. Ко мне пришла на консультацию девушка, которая не может построить отношения с родителями. Говорит, что очень их любит, но в последнее время они стали относиться друг к другу как враги. Она переживает, что ее постоянно раздражают их замечания. Она сказала, что пыталась им доказать, что она уже взрослая и не надо ее так опекать, но они не понимают. Но при этом она делает ошибки, мелкие, дурацкие, но как будто подтверждает им, что она без них не справится. И она чувствует, что мама видит ее ошибки и как будто ее все время укоряет: «Я вот тебе говорила, предупреждала, а теперь сама мучайся». У меня у самой аналогичный конфликт с родителями, я встаю на сторону девушки и не понимаю, что делать дальше. Я в тупике.
Протокол:
Кл: Это, пожалуй, один из извечных конфликтов, порождающий много споров и обсуждений. Столкновение произошло довольно давно, но хорошо запомнилось. Основными сторонами конфликта являются старшее поколение в лице родителей (отца и матери) и подрастающее поколение, то есть лично я в 17 лет.
ПС, запись в протоколе: Тип конфликтной ситуации в данном случае – конфликт между личностью и группой, поскольку в данном случае оба родителя занимали активную позицию в конфликте.
КЛ: Предметом конфликта послужило желание родителей распоряжаться моим временем по своему усмотрению.
ПС, запись в протоколе: Объект конфликта – время клиентки.
Кл: Мое время по сути всегда находится в дефиците, и из-за него и возник спор. То есть дело было не в том, что я выполняю и чего не выполняю. Родителям было принципиально важно, когда я это делаю
Родители хотели утвердить свои правила моего времяпровождения во всем. Их они считали верными и логичными со своей точки зрения. Для меня же мотивом являлось желание изменить сложившийся стереотип «домашнего ребенка», показать, что преуспеть абсолютно во всем вышеперечисленном невозможно
Действия родителей заключались в прямом указании того, что и когда мне делать, и до определенного возраста это правильно и действенно. Со своей стороны я эти указания пытался выполнять в меру своих возможностей, но принцип «успеть все, но кое-как» мне не свойственен, поэтому на что-то времени не оставалось, а попытки объяснить ситуацию не приводили к пониманию
Мать и отец в тот период очень много времени проводили на работе, поэтому не замечали, когда прихожу я и как это время трачу. Приходя вечером уставшими домой, они видели простую картину – какие-либо домашние дела не выполнены. То есть получалось, что я приношу мало пользы семье. В это время я сижу за компьютером и уверяю их, что дел по учебе все еще много. При этом им было уже абсолютно неинтересно занята ли я делом или «просиживаю штаны». Задавался логичный вопрос, что же я делала днем. О личной жизни они знали крайне мало, из чего строились предположения, что время тратится и на это
ПС, запись в протоколе: У родителей сложилось впечатление ленивого неуспевающего ребенка, и впечатление это было, скорее всего, подкреплено домыслами о том, чего они не знали.
Кл: С моей же стороны все было проще. Выполняя пожелания родителей, я проводила все больше времени уделяла учебе. Но также нельзя было забывать о друзьях, хоть каком-то отдыхе. Тут же добавилась и личная жизнь, «съедающая» кучу времени. Расставить правильно приоритеты тогда было сложно. Я пробовала объяснить ситуацию, но понимания не нашла. Лишь постоянно слышала, что я должна успевать все выполнять по учебе и что моя личная жизнь пока не имеет серьезных перспектив, а помощь родителям это «единственное, о чем мы просим». Слова в этом духе подтолкнули к более «взрослому» решению проблемы.
ПС, запись в протоколе: Описанные выше обстоятельства создали напряженною обстановку в общении, усталость и раздражительность.
Кл: Все это подтолкнуло меня к дальнейшим действиям.
Инцидент. Очередной вечер. Родители вместе поздно возвращаются домой. Я занимаюсь своими делами и не проявляю интерес к тому, что творится в другой части квартиры. Простые бытовые дела должны были лечь на чьи-то плечи, и именно мой отрешенный вид, по мнению родителей, стал последней каплей.
Конфликт разворачивался довольно стандартно. Отец и мать резко высказали свое недовольство сложившейся ситуацией, что, безусловно, меня сильно задело. Попытки доказать свою «небесполезность» встретили новую волну «враждебных» доводов о моем бездействии в их отсутствие. Они вновь говорили, каким образом я обязана тратить свое время.
Кульминацией конфликта стало затрагивание других аспектов моей жизни яростной критикой, на что мне уже в отчаянии пришлось убеждать их в непонимании. Старшим поколением вскоре было найдено простое решение – прямое управление моим временем. Высказаны прямые требования: столько-то времени за компьютером и учебой, столько по дому, точно по часам спать. Воплощать свои планы они начали естественно сразу, изъяли средства коммуникации и выключили компьютер. Вот теперь я понимаю, что я не могу с ними жить. Но и уйти из дома не могу. Как я их оставлю, ведь они меня любят. Я не знаю, что делать.
ПС, запись в протоколе: Я очень сочувствую девушке. Мне все время хотелось сказать: «А знаешь как у меня? И что я им только не говорила!». Конечно, виноваты родители, ведь они старше и опытнее, в конце концов, могут почитать литературу о конфликтах в семье и подумать над своим. Они неправы, но я не знаю, как помочь клиентке ведь мое сочувствие ей не поможет.
СВ: В каком состоянии вы находитесь сейчас?
ПС: Мне неуютно. Я понимаю, что попалась на ерунде. И ничего не могу с собой поделать.
СВ, запись в протоколе: ПС оценивает себя, неприятное чувство усиливается присутствием СВ, возможно ПС думает сейчас: «А зачем пришла и надо ли было вообще приходить?»
СВ: Вы в тупике, и ваше состояние понятно. Вам комфортно в таком состоянии?
ПС: Нет. Мне плохо, тем более что я знаю, что оно помешает нашей работе.
СВ: (молчит)
ПС: (молчит)
СВ дает возможность ПС справиться со своим состояние самой. Молчание в одну–две минуты нормальное, рабочее. Две–три минуты уже говорят о том, что ПС внутри переживает, борется. Если молчание длится дольше, то надо особенно внимательно следить за невербальными проявлениями супервизанта.
Длительность паузы будет зависеть от жесткости СВ. Она может вообще не заговорить до конца сессии. Это крайний вариант. Как правило, СВ все же идет на уступку, помогает ПС преодолеть возникающий барьер молчания. Но такой посыл может быть расценен как проявление слабости и в дальнейшем использоваться ПС как инструмент для воздействия на СВ. Надо четко контролировать стажера и не допускать манипуляций.
СВ: Как вы сейчас себя чувствуете? Какие методы вы обычно применяете для возвращения в состояние «здесь и сейчас»?
ПС: Надо применить любые экстренные методы, чтобы прийти в состояние «здесь и сейчас».
Записали цели и проверили контрольные маркеры.
В чем нашел выражение «параллельный процесс» в представленном фрагменте супервизорской сессии?
Ознакомьтесь с ситуацией, представленной в работе И. А. Погодина «Диалоговая гештальт-терапия: психотерапия переживанием».
Групповой терапевт Анжелика, женщина 32 лет, обратилась за супервизией по поводу нестабильности в организации своей практики групповой терапии. Сложность заключалась в том, что спустя непродолжительное время после начала работы каждой ее группы участники один за другим покидали ее. Это, в конце концов, приводило к необходимости останавливать и закрывать группу. Происходящее озадачивало Анжелику. Она решила исследовать те механизмы, которые приводили к такому исходу в жизни ее терапевтических групп.
Я попросил Анжелику рассказать немного о том, каким образом развивается жизнь текущей группы и каковы, в связи с этим, ее переживания. В своем рассказе Анжелика, описывая себя, сообщила о том, что одним из самых больших своих профессиональных достоинств как терапевта она считала способность выдерживать групповую агрессию.
На мою просьбу описать хотя бы одну из последних терапевтических сессий она рассказала следующее. Испытывая недовольство к ведущей группы, Анжелике, один из участников выражает свою злость, к нему вскоре присоединяется другой участник. Анжелика при этом выглядит невозмутимой и с легкой улыбкой на лице поощряет их к высказыванию своей злости. При этом любые попытки этих людей добиться от Анжелики какой бы то ни было реакции не завершаются успешно. Именно такое свое поведение Анжелика рассматривала как устойчивость к групповой агрессии.
Я спросил Анжелику, что же на самом деле она чувствует в тот момент, когда участники группы злятся на нее. Удивленно взглянув на меня, она ответила: «Ничего. Они же имеют право злиться на меня. Тем более, что это продвигает терапевтический процесс. Поэтому следует дать им возможность разместить свои чувства».
На мой вопрос о том, имеет ли она в этот момент права на свои эмоциональные и другие реакции, Анжелика ответила, что считает их не очень уместными. Любые мои попытки восстановить чувствительность Анжелики к агрессии в ее адрес терпели неудачу за неудачей.
Тогда я попросил Анжелику внимательно прислушаться к тем телесным реакциям, которые возникают у нее в описываемые моменты групповой работы. Наиболее интенсивным оказалось ощущение давления в области спины, как будто «тяжелая плита легла на спину сверху».
Я предложил Анжелике апмлифицировать это ощущение при помощи давления на ее спину своим телом. Она согласилась, и я нажал своими руками на верхнюю часть ее спину, что в полной мере, по словам Анжелики, моделировало ее телесные переживания. Далее я постепенно начал усиливать давление. Оно становилось все сильнее и сильнее, что не вызывало никакой реакции Анжелики.
Какой вид «игры» демонстрирует супервизант? Какой вид сопротивления стоит за этой «игрой»?
Ознакомьтесь с ситуацией, представленной в работе И. А. Погодина «Диалоговая гештальт-терапия: психотерапия переживанием».
Дмитрий, мужчина 37 лет, начинающий строить свою частную практику психотерапевта, обратился за супервизией по поводу беспокоящего его случая терапии, которую он вел уже около 3 месяцев. Напряжение в терапевтическом контакте возрастало на протяжении всех этих трех месяцев, и сейчас достигло своего пика. Дмитрий даже думал о перспективе прекращения терапии под каким-нибудь предлогом. Его клиентка Софья, молодая женщина 32 лет, обратилась за терапией на фоне усложнившихся семейных отношений. Ее жизнь с мужем становилась для нее все более невыносимой, оба супруга старались все реже бывать вместе. На момент начала терапии Софья всерьез задумывалась над разводом.
Через непродолжительное время после начала терапии Софья, по словам Дмитрия, начала соблазнять его: приходила на сессии в довольно откровенной одежде, намекала о том, что не против встречаться с ним вне рамок терапевтических сессий. Дмитрий же с самого начала встречи с такого рода сексуальным контекстом терапии был практически парализован. При этом он пытался «держаться молодцом»: выяснив запрос клиентки, предлагал довольно яркие эксперименты, как правило, смещая фокус внимания терапии с явно беспокоящего его сексуального контекста.
На момент обращения за супервизией, однако, он был истощен. Я обратил внимание Дмитрия на зону его переживаний, связанного с описываемой им ситуацией. В ответ я услышал лишь то, что он «очень хочет разобраться с тем, каким образом работать с Софьей дальше». Эти слова, однако, были сказаны Дмитрием с довольно выраженной тревогой.
Происходящее в нашем разговоре вызвало у меня сочувствие к Дмитрию и выраженное беспокойство оттого, что супервизируемому приходилось игнорировать свои чувства и желания в процессе психотерапии. По какой-то причине он утратил способность не только переживать свои реакции на соблазнение клиентки, но даже и осознавать их.
Разумеется, что ни о какой возможности свободного выбора речи и не шло. Вместо этого своими множественными размышлениями о возможных терапевтических интервенциях Дмитрий создавал для себя некоторую иллюзию выбора. Я поделился с ним своими переживаниями на этот счет. Дмитрий растерялся. Я попросил его не пытаться придумывать «хороший способ терапии с Софьей», а остаться некоторое время со своей растерянностью. При этом я рекомендовал ему наблюдать за тем, что будет происходить дальше.
Любопытно, что освобождение выбора почти всегда происходит через осознание и принятие факта его невозможности в актуальной ситуации. В противном случае энергия контакта будет тратиться на воспроизводство множественных способов его замены привычными способами организации контакта.
Дмитрий стал рассказывать мне о растерянности, которая возникает у него в ответ на попытки Софьи соблазнить его. Спустя некоторое время в ситуации появляется также сильный стыд от слишком высокого уровня откровенности разговора, к которому призывает его Софья, и страх, почти ужас от осознания того, что их отношения могут стать «нетерапевтическими и противоречащими профессиональной этике».
Дмитрий, с одной стороны, жутко боялся, что его могут обвинить в профессиональном злоупотреблении, с другой – опасался, что если он позволит себе «ожить как мужчина» в отношениях с клиенткой, то это может «разрушить ее». Похоже, что такой «психологический суицид», который выбирал Дмитрий, несмотря на дискомфорт, был все же лучшей «альтернативой» блокированного в свободе выбора.
Слово «альтернативный» я заключил в кавычки, так как оно предполагает одномоментное существование другого, отличного способа действия, которого у Дмитрия не было. Сессия от сессии в процессе терапии он выбирал одно и то же – избегать прямого разговора с Софьей о сексуальном контексте терапевтической ситуации. Он даже не возвращал клиентке те паттерны ее поведения, которые просто бросались в глаза.
Я попросил Дмитрия более подробно рассказать мне о том, как он переживает свой стыд и страх. Прямой разговор на тему сексуальности был на удивление трудным для Дмитрия. Все время нашего диалога он «прятался» за соображения о терапевтической целесообразности. Стоило значительных усилий вернуть в супервизию витальность переживания.
Я спросил Дмитрия: «Чем чреват для тебя разговор с Софьей относительно замечаемого тобой соблазнения?». В ответ он сказал, что рассматривает свободу своих ответных реакций как в некотором смысле инцест, поскольку «терапевтические отношения должны быть изолированы от секса».
В ходе разговора также выяснилось, что Софья весьма привлекательная для Дмитрия женщина. Я спросил его, что может случиться, если он позволит в диалоге с клиенткой заметить ее привлекательность и свой мужской отклик на это. Интересно, что в представлениях Дмитрия разговор о привлекательности и собственно сексуальный акт были практически тождественны. Это не могло не вызвать моего изумления, чем я и поделился с ним: «Можешь ли ты поддерживать разговор с Софьей о сексуальном аспекте ваших отношений и при этом сохранять терапевтический контакт?». И добавил свое мнение о том, что проявления сексуальности в процессе психотерапии не столько помеха терапевтическом альянсу, сколько поддержка его. Тот факт, что Софья женщина, а Дмитрий мужчина, было бы недальновидно игнорировать даже в смысле самой терапии. Оставшуюся часть супервизии мы посвятили восстановлению переживания Дмитрием комплекса чувств, относящихся к описываемой ситуации.
На ближайшей сессии после супервизии терапевтической сессии Дмитрий не стал игнорировать вновь возникший сексуальный контекст, в котором разворачивалась психотерапия, выбрав его переживать. Это позволило реанимировать терапевтический процесс и дало возможность появиться новым, очень важным для Софьи темам.
При этом интересно, что сексуальная тематика оказалась лишь посредником для появления иных тем в терапии и была фигурой терапии лишь непродолжительное время. Так, восстановленная свобода выбора у терапевта позволила реабилитировать естественное течение терапевтического процесса. Кроме того, у него появились новые профессиональные ресурсы и осознание, что разговор о сексе и сам секс – не одно и то же. Свобода в первом является неотъемлемой частью терапии, второе же, скорее, исключает ее возможность.
Какой запрос на супервизию на самом деле был предъявлен в представленном случае?
Ознакомьтесь со случаем, представленным в работе И. А. Погодина «Диалоговая гештальт-терапия: психотерапия переживанием».
Описываемый случай имел место во время проведения учебно-терапевтического интенсива. События происходили в группе терапевтов. Большая часть участников – молодые начинающие специалисты, для некоторых из них это был первый опыт более или менее длительной работы с клиентами.
С первой же супервизионной встречи терапевты жаловались на то, что оказались в жестком поле отвержения со стороны своих клиентов. Им приходилось слышать фразы вроде этих: «Мне не хочется проходить терапию у такого слабого и неопытного терапевта, как ты», «Я хотел выбрать себе другого терапевта, но остался только ты», «Чем же такой молодой и незрелый терапевт, как ты, можешь мне помочь?», «Я не верю в нашу с тобой терапию». Супервизонная группа проходила в основном в режиме жалоб терапевтов и их обсуждения того, как с этим стоит обходиться. Ни слова не звучало о том переживании, с которым сталкиваются терапевты.
Стоило немалых усилий, чтобы обратить их внимание на особенности проживания этого момента. Но, так или иначе, они удерживались в зоне чувств чрезвычайно короткое время, снова переключались на обсуждения предъявляемых сложностей.
Я спросил: «Как вам кажется, имеете ли вы право на те чувства, которые вы испытываете, сталкиваясь с отвержением?». Этот вопрос заставил их остановиться в зоне переживания и обнаружить в себе возникающее в ответ боль, страх, стыд, обиду, гнев. Обмениваясь своими чувствами, участники группы ощутили себя менее одинокими и более устойчивыми.
Мой вопрос: «Как вы думаете, можно ли из ваших переживаний, о которых мы с вами сейчас разговариваем, сделать основу для терапевтических интервенций с вашими клиентами?» поддержал терапевтов в осознавании того простого факта, что сам терапевтический контакт с теми чувствами и потребностями, которые он вызывает, способен регулировать терапевтическую работу.
На вечерней группе терапевты делились тем, насколько эффективным оказался для терапии прямой и честный разговор с клиентами о том, что они (терапевты) тоже могут быть ранены последними и испытывать боль, обиду. Почти в каждом из описываемых терапевтами случаев терапевтический альянс начал складываться. Более того, клиенты стали говорить о своей боли, обиде и страхе, которые они старались избегать и не замечать.
Таким образом, легализованная ранимость и хрупкость парадоксальным, на первый взгляд, образом сформировали большую устойчивость участников терапевтического контакта. Это позволило им сохранять стабильность не за счет сверхусилий самообмана, а благодаря доверию к контакту и чувствительности к тем феноменам, которые в нем появлялись. Оказалось, что нет эффективнее интервенции, направленной на восстановление и поддержание контакта, чем интервенции, основанные на чувствительности к нему.
Какова была основная цель ведущего на начальном этапе работы супервизорской группы в описанном случае?
Ознакомьтесь со случаем, представленным в работе И. А. Погодина «Диалоговая гештальт-терапия: психотерапия переживанием».
Описываемый случай имел место во время проведения учебно-терапевтического интенсива. События происходили в группе терапевтов. Большая часть участников – молодые начинающие специалисты, для некоторых из них это был первый опыт более или менее длительной работы с клиентами.
С первой же супервизионной встречи терапевты жаловались на то, что оказались в жестком поле отвержения со стороны своих клиентов. Им приходилось слышать фразы вроде этих: «Мне не хочется проходить терапию у такого слабого и неопытного терапевта, как ты», «Я хотел выбрать себе другого терапевта, но остался только ты», «Чем же такой молодой и незрелый терапевт, как ты, можешь мне помочь?», «Я не верю в нашу с тобой терапию». Супервизонная группа проходила в основном в режиме жалоб терапевтов и их обсуждения того, как с этим стоит обходиться. Ни слова не звучало о том переживании, с которым сталкиваются терапевты.
Стоило немалых усилий, чтобы обратить их внимание на особенности проживания этого момента. Но, так или иначе, они удерживались в зоне чувств чрезвычайно короткое время, снова переключались на обсуждения предъявляемых сложностей.
Я спросил: «Как вам кажется, имеете ли вы право на те чувства, которые вы испытываете, сталкиваясь с отвержением?». Этот вопрос заставил их остановиться в зоне переживания и обнаружить в себе возникающее в ответ боль, страх, стыд, обиду, гнев. Обмениваясь своими чувствами, участники группы ощутили себя менее одинокими и более устойчивыми.
Мой вопрос: «Как вы думаете, можно ли из ваших переживаний, о которых мы с вами сейчас разговариваем, сделать основу для терапевтических интервенций с вашими клиентами?» поддержал терапевтов в осознавании того простого факта, что сам терапевтический контакт с теми чувствами и потребностями, которые он вызывает, способен регулировать терапевтическую работу.
На вечерней группе терапевты делились тем, насколько эффективным оказался для терапии прямой и честный разговор с клиентами о том, что они (терапевты) тоже могут быть ранены последними и испытывать боль, обиду. Почти в каждом из описываемых терапевтами случаев терапевтический альянс начал складываться. Более того, клиенты стали говорить о своей боли, обиде и страхе, которые они старались избегать и не замечать.
Таким образом, легализованная ранимость и хрупкость парадоксальным, на первый взгляд, образом сформировали большую устойчивость участников терапевтического контакта. Это позволило им сохранять стабильность не за счет сверхусилий самообмана, а благодаря доверию к контакту и чувствительности к тем феноменам, которые в нем появлялись. Оказалось, что нет эффективнее интервенции, направленной на восстановление и поддержание контакта, чем интервенции, основанные на чувствительности к нему.
Какой аспект работы супервизорской группы оказался в центре внимания ведущего в описанном случае?
Отзывы
Отзывов пока нет.